«… Боже тебя сохрани, милого мальчика когда – нибудь у любимой женщины за вину свою прощения просить! У любимой особенно, особенно, как бы ни был ты пред ней виноват! Потому женщина – это, брат, черт знает что такое, уж в них – то я по крайней мере знаю толк! Ну попробуй пред ней сознаться в вине «виноват, дескать, прости, извини,» тут – то и пойдет град попреков! Ни за что не простит прямо и просто, а унизит тебя до ТРЯПКИ, вычитает, чего даже не было, все возьмет, ничего не забудет, своего прибавит, и тогда уж только, простит. И это еще лучшая, лучшая из них! Последние поскребки выскребет и все тебе на голову сложит – такая, я тебе, скажу, живодерность в них сидит, во всех до единой, в этих ангелах-то, без которых жить – то, нам невозможно!
Видишь голубчик, я откровенно и просто скажу: всякий порядочный человек должен быть под башмаком хоть у какой нибудь женщины. Таково мое убеждение не убеждение, а чувство. Мужчина должен быть великодушен, и мужчину это не замарает! Ну, а прощения все-таки не проси, НИКОГДА и НИ ЗА ЧТО.»
«… Тут влюбится человек в какую – нибудь красоту, в тело женское, или даже только в часть одну тела женское ( это сладострастник может понять), то и отдаст за нее собственных детей, продаст отца и мать, Россию и отечество; будучи честен, пойдет и украдет; будучи кроток – зарежет, будучи верен – изменит….»
Из моего любимого Бальмонта.
Любовь ужасна, беспощадна, она чудовищна. Любовь нежна, Любовь воздушна, Любовь неизреченна и необъяснима, и что бы ни говорить о Любви, ее не замкнешь в слова, как не расскажешь музыку и не нарисуешь Солнце. Но только одно верно: тайна Любви больше, чем тайна смерти, потому что сердце захочет жить и умереть ради Любви, но не захочет жить без Любви.
Любовь иногда приводит к безумию. Иногда? Быть может, всегда? О, конесно, всегда, но только порою это безумие тонет в красках и словах, схваченных лиризмом,
Или в поступках поразительной красоты, или в цветах, вспоенных кровью, - тонет, вспыхнув, и больше нет Любви, потому что вот больше уже нет безумья, - а порою безумье кончается буднями, то светлыми, то темными буднями, жизнью, реальностью, самой нереальной, хоть она и повседневна. Когда безумье кончается буднями, нельзя больше говорить о Любви, как нельзя говорить о свежести здоровья, видя перед собой излечившегося калеку, которого бросило что-то под колесо, но который исправил свои изломы.
…... Любовь возносит или бросает в яму. Любовь дает нам быть в Аду или в Раю, но никогда не останавливается на среднем царстве, находящемся между двумя этими полюсами. В Любви нет тепла, в ней есть только жгучесть или холод. То, что толпа называет теплыми словами, есть мерзость перед Богом. Пламя или мертвый лед. Между ними нет третьего, а эти два могут быть вместе в одном, как вместе дышат в мире Бог и Дьявол. Среди Европейских людей никто так этого не понял, как Испанцы. Героини Испанских драм в таинственный, в решительный момент возникновения любви восклицают: «Я вся – огонь и лед!» Это понял также и Оскар Уайльд.
У любви нет человеческого лица. У нее только есть лик Бога и лик Дьявола. В роскошной панораме, исполненной яркого безумья, Оскар Уайльд показал нам лик Дьявола в Любви.
Этот комент оставил на Стихидле Виталий!
